Уильям Крафт Брумфилд, известный американский специалист по истории русского зодчества 1-3 апреля выступит с лекциями в Екатеринбурге

Профессор славистики университета Тулейна в Новом Орлеане (США) Уильям Крафт Брумфилд, автор многочисленных работ по русской храмовой архитектуре, рассказывая о храмах Каргополья, рассуждает о великом богатстве Русского Севера – как культурном, так и духовном, о том, что ему угрожает, как можно его сохранить.

– Уильям, расскажите, пожалуйста, о времени появления церквей в Каргополе. В каком веке это было? Были ли храмы построены изначально из камня или они были деревянными, что, наверное, типично для русского севера? 

– Конечно, храмы были изначально деревянные. Но ведь нужно учитывать интересную специфику этой местности: вскоре главным строительным материалом там стал известняк, которого в тех местах очень много. Таким образом, известняк быстро пришел на смену деревянному зодчеству, впрочем, не полностью его вытеснив. Такое органичное совмещение использования различных материалов, на мой взгляд, и является уникальным явлением, одной из главных особенностей храмового зодчества Каргополья. 

Первый каменный храм, который сохранился до нашего времени – это Христорождественский собор, который был построен при Иване Грозном, соответственно, в XVI веке. Он построен из известняка, потом пришлось построить огромные контрфорсы, потому что всё-таки на стенах были трещины, были проблемы со стенами – они пострадали в результате пожара, кроме того, грунт там не самый прочный. Построили его по образу Успенского собора в Кремле, как обычно. Это просто удивительно, особенно в то время: ведь в самом Каргополе население было, судя по спискам, всего 500 человек. Представьте себе только! Но вот, эти люди смогли обеспечить строительство огромного белокаменного собора.

– А почему? Там что – миллионеры жили? Ведь построить церковь – дело не из легких, как в смысле привлечения хороших мастеров, так и оплаты их тяжелого, но качественного труда. 

– Посмотрите на карту России. Вы видите – там озеро Ладожское, там река Онега впадает в Белое море, то есть географическое и стратегическое положение этого места переоценить трудно. А теперь вспомните историю: пушнина, лес и прочие предметы импорта. Прибавьте к этому экспорт, поскольку находится Каргополь на пересечении торговых путей, вот и получите представление о причине благосостояния тогдашних местных жителей. Но главное, конечно – соль. 

Соль варили на берегу Белого моря, а потом переправляли через Онегу, там соляные промыслы, понимаете? В Каргополе были огромные соляные склады. Так что в принципе это основной источник богатства в то время. И естественно, Грозный очень щедро, насколько я понимаю, поддерживал строительство больших храмов на Севере, и были другие еще построены. В Сольвычегодске в то же время построили большой храм. В Соловецком Преображенском монастыре в это же время построили огромный храм Преображения Господня. Это всё – во второй половине XVI века. С этого всё началось, а потом продолжали строить из белого камня, из известняка белого камня в Каргополье. И даже в XVIII веке строили белокаменные храмы, что для того времени стало уже редкостью. Так что там очень интересные местные строения – не только храмовые, но и хозяйственные постройки, например, огромные соляные амбары. 

– Получается, соль была чем-то вроде нефти или газа в то время? 

– Да, получается так. И именно соли, по моему мнению, обязаны своим возникновением такие города, как Сольвычегодск, Соликамск, Усолье и другие. Ведь без соли жить невозможно – вот и строились города там, где ее варили, переправляли, продавали. Параллели с нефтью или газом, думаю, вполне логичные. Соль ведь не только для вкусовых ощущений. Да, это всё нужно человеческому телу, но тогда и холодильников не было, так что соль – это просто необходимо для сохранности пищи. Понятно, что спрос на соль был огромен. Иван Грозный прекрасно видел значение солеварен и поддерживал обители, которые вели этот промысл: покровительствовал Спасо-Суморину монастырю в Тотьме, Спасо-Прилуцкому под Вологдой. 

Так что в Каргополе в основном соляные амбары, остатки сохранились или следы остались и по сей день. Такой маленький город, даже в XVIII веке, но всё-таки – изящные большие храмы, удивительно. Шутки ради можно назвать солеварни того времени чем-то вроде «Газпрома Ивана Четвертого». 

– Если следовать этому сравнению, то – кто же выступал жертвователем строительства церквей? Какой-нибудь «генеральный директор», «дорогой наш спонсор» или же все люди, которые там жили? 

– Как купцы, так и само население, тут было единодушие, мне кажется. Все были заинтересованы в появлении храмов на своей земле. Все жертвовали в меру своих сил и, наверное, благочестия. А силы были, конечно, разные – это можно видеть по тому, что есть как каменные храмы, так и деревянные. Но, глядя на них, приходишь к выводу, что строились они с любовью и прекрасными мастерами. 

Взгляните на те деревянные церкви, которые построены в северных деревнях: великолепные деревянные храмы, которые сейчас, увы, еле-еле держатся, с достойной печалью напоминая нам о былом своем величии и благочестии предков. И допускаю, что в селах-то совсем не обязательно жили очень зажиточные люди: там жили свободные крестьяне (на Севере не было крепостных почти), там были общины состоятельные. Скромные русские села и деревушки – а сколько могут рассказать! Поражаешься: откуда всё это? Просто удивительно, как они такие памятники построили в XVIII веке? Кое-что знаем, но всё-таки, это как чудо.

– Следующий вопрос: каковы главные архитектурные особенности церквей Каргополья? Чем они отличаются от церквей русского юга или северных регионов России? 

– Каргополье – это большая территория. Каргополь – это одно, а Каргополье – другое. Каргополье – это деревянные храмы Ошевенска, деревянные храмы вдоль Двины и т.д. и т.д. А в самом Каргополе, я частично уже ответил, там белокаменные храмы, там есть кое-где кирпичные, но в основном главные памятники все из известняка. 

– Известняк, то есть почти как на Афоне? Там ведь тоже используется известняк по большей части? 

– Да. И еще один момент. Всё-таки кирпич, хороший кирпич – это не простое дело: надо уметь создать условия для производства кирпича. Так что строители, по-видимому, решили, что всё-таки известняк – это прочный материал. Там были источники, каменоломни и т.д. И вот они пользовались именно этим материалом. Почему не кирпич? Там кое-где кирпичные здания, но они пришли попозже. Надо уметь производить кирпич, это не просто. Строители выбрали более разумный вариант, начав использовать подручный материал, вот и всё. А потом применили новые технологии – на радость и восхищение всем нам. Нам просто повезло с такими предками, если честно. Они умели строить великолепные здания из кирпича, но как раз именно в Каргополе, что очень меня удивляет, они решили применить известняк, а это придало церквам очень изящный облик. И там особенно поражает резьба. 

– Как сказалась на судьбе храмов Каргополья печально знаменитая секуляризация XVIII века при Екатерине Великой? Были ли какие-то храмы разорены, заброшены? 

– Там было не так много монастырей, так что манифест о секуляризации не очень, на мой взгляд, повлиял. В Ошевенске был монастырь, я не помню судьбу этого монастыря при Екатерине, но, по-моему, это было не так заметно, потому что там было не много монастырей. А монастыри, которые были, например, в Кириллове, имели стратегическое значение, так что они продолжали жить. В основном секуляризация коснулась средней части страны, где было много монастырей и т.д. На севере, особенно в Каргополье, их было не так много. В самом городе, я не помню, наверно все-таки был маленький монастырь. В основном там приходские храмы в Каргополе, так что это не было заметно. 

Кроме того, надо иметь в виду, что там, на Севере, просто был другой социальный строй, так легко со своими свободами не расстающийся. Свободное крестьянство, купцы, ремесленники – попробуй, скажи им, что-де ваши свободы с этого дня не действуют – не так поймут. Как в свое время с баскаками поступили ребята в Вологде: те приехали за данью, а их вежливо поколотили и восвояси отправили. Я заметил, что эта черта северных людей не исчезла, кстати. 

– То есть последствия секуляризации XVIII века не так были страшны для Русского Севера, как в других регионах страны? 

– Да. 

– Следующий вопрос уже касается фресок в храмах Каргополья. К какой школе, к какому веку они принадлежат? Известно имя какого-то мастера или артели мастеров? Уникальны ли эти фрески? На какую тему росписи в храмах Каргополья? 

– Фрески почти полностью уничтожены. Были фрески в Христорождественском соборе, но там был большой пожар в 1765 году. И пришлось фундаментально ремонтировать собор. Там только фрагменты, небольшие фрагменты фресок допожарного времени. Но – нет худа без добра, потому что там во второй половине XVIII века появилась замечательная династия иконописцев из Архангельска: это Богданов-Карбатовский. Они занимались как раз иконами внутри собора. Они сделали новый иконостас, великолепный иконостас. 

Недавно, четыре года назад, если не ошибаюсь, наконец сняли леса, долго-долго реставрировали иконостас. Это северное письмо, конечно, там разные направления: западное влияние есть немножко, но в основном там мощный родной, северный стиль. И эти же живописцы, они тоже работали, по-видимому, в Ошевенске, а может, даже в Лядинах. Расписные «небеса» в сельских храмах – это тоже, наверное, их работа. Это очень мощный северный стиль, он сильно отличается от стиля XIX века, немного, на мой субъективный взгляд, вялого. Там якобы просто копировали из книг. Так что Христорождественский собор как раз – лучший пример этого мощного, аутентичного, простите за выражение, северного письма. К сожалению, в других храмах был такой вандализм в советское время, просто ужас – практически ничего не осталось.

– Это как раз другой вопрос: как эти церкви пережили страшный ХХ век? 

– В основном, всё разломали, может быть, фрагменты только какие-то сохранились или сохраняются в музеях – не только в Каргополе, но и в Архангельске. Но там просто печальное зрелище, в храмах, или в том, что от них осталось после кошмара прошлого века. Просто печальное зрелище. Огромные храмы там, и мусор на полу, пустые глазницы больших иконостасов. В XVIII веке, наверное, очень были красивые иконы. 

– Скажите, Уильям, как так может получиться? Вы рассказываете с таким воодушевлением, даже вдохновением, какими усилиями в XVI, XVII и прочих веках люди строили церкви. Сейчас вы говорите о вандализме в веке двадцатом. Описываете страшные картины. На ваш взгляд, причина этого вандализма, она в чём? Это что: такое массовое сумасшествие или что это? 

– Да, это очень сложный вопрос. Очень-очень сложный вопрос. Можно долго об этом думать. Всё-таки Россия спасла мир от Гитлера, но русские сами себя опустошали – будь то при Ленине, позже, в 30-е годы, в 60-е, при Хрущеве. То, что они сделали с собой и со своей страной, не поддается описанию. Это просто пришли в души людей и в душу всего народа самые страшные силы, и может быть, люди, которые даже не думали о себе как вандалы, не понимали, что они делают. Не знаю, о чем они думали. Кое-где устраивали мастерские в храмах, выбрасывали «всё, что не нужно». В других местах не знаю, с одной стороны – советские чиновники, с другой стороны – русские музейные работники. 

Конечно, последних разгромили в начале 30-х годов: убили, расстреливали краеведов, тех, кто пытался спасти хоть что-то, задавили, убили, уморили специалистов, и никто больше не защищал церкви – хотя бы как памятники. Царствовала совершенно другая атмосфера и дух, совсем далекие от христианства. Почему взорвали, например, Спасо-Каменный монастырь? Почему?! Это просто полный абсурд. Чего они боялись? Что они ненавидели? Почему взорвали на Бородинском поле и памятник, и могилу Багратиона? Была такая ненависть к старому, прошлому. Я бы назвал это самоубийственной ненавистью. Впрочем, любой грех убийственен для того, кто в нем живет. 

– Причем взрывали-то, и разрушали, и оскверняли сами русские – не фашисты, не Моссад там, не террористы, ни кто еще, а собственные, доморощенные. 

– Не знаю, я ничего не оправдываю, но просто пытаюсь объяснить – почему? 

– Но для меня это просто феномен. 

– Но я думаю, что лучше Достоевского это никто не понял. Помните, роман «Бесы»? Я думаю, там всё и на самом деле изложено. 

– То есть получается, прямое следствие отступления от христианства, от религии? 

– Да. Его надо было полностью уничтожить. Но есть кое-где счастливые исключения: в Великом Устюге всё более-менее сохранилось, там и резьба сохранилась больше, чем обычно. В Вологде, в Тотьме, в самом Каргополе кое-что всё-таки осталось. Тут большую роль играла местная специфика. Кто из начальников подписал приказ о разрушении, кто не позволял, и т.д. и т.п. В любом случае, разрушения были. В Сольвычегодске было 13 храмов, осталось только три. В руинах стоит четвертый. Громили интерьеры, сожгли иконы, оскверняли мощи, уничтожали колокола. Ну ладно, это всем известно, так что это просто какое-то бешенство.

– Бешенство, которое пострашнее, чем свиной грипп? 

– Гораздо страшнее. Достоевский всё это в «Бесах» описывает. То, что охватило Россию, можно назвать торжеством верховенских, абсолютно безжалостных людей – как к ближним, так и к самим себе. С другой стороны, был же огромный подвиг в советское время. Не надо отрицать этого. Огромный подвиг самопожертвования в войне, феномен индустриализации, восстановления страны и т.д. – тут просто какое-то чудо Божие, не позволившее России окончательно погибнуть. Так что не надо говорить только о разрушении, надо помнить всё. И я думаю, Церковь продолжала играть большую роль в духовной жизни страны, даже в эпоху гонений. Достаточно вспомнить подвиг новомучеников и исповедников. 

Но, возвращаясь к вопросу об иконах, – в Каргополе сохранились иконы только в Христорождественском соборе и в нескольких других храмах. Я был почти во всех. Видел в основном новые иконы или иконы XIX века. Но старые памятные иконописи – только в Христорождественском соборе. 

– Понятно. Ну и тогда последний вопрос, не менее проблематичный, не менее больной. Сейчас храмы восстанавливаются, возвращаются Церкви. Всё ли идет, на ваш взгляд, гладко, что касается сохранности храмов, фресок, икон? 

– Проблем много, просто уйма проблем. Во-первых, Каргополь – это не богатый город, там финансовые проблемы, бюджетные проблемы, и там небогатый приход. Главная трудность при сохранении храмов, на мой взгляд, заключается в недостатке средств у приходов. Музей героически работает, но у них тоже мало денег. Я там был два года назад – там везде леса, и леса просто гниют… Якобы «восстанавливают структуру». Но на самом деле никто не работает, потому что денег нет. И даже леса около Христорождественского собора отсырели. До этого я был в Каргополье, когда леса еще не поставили. А сейчас – ну что сделать, надо восстанавливать. 

Воскресенская церковь – мощнейший памятник. Просто там леса гниют. Так что сейчас не знаю, что будет. Сложное время, и где найти ресурсы, в каких местах? Тем более, в районных городах сейчас очень сложно с деньгами. Просто то же самое, например, в Солигаличе в Костромской области: огромные храмы, и нет средств на их восстановление. То же в Сольвычегодске. Всё-таки великолепные памятники, совершенно другой исторический период, эпоха. Меценаты построили огромные храмы, а теперь некому этим заниматься. Это тоже загадка. Почему у вас в России построили такие великолепные храмы? Откуда это всё появилось. Первое – это чудо. Но второе – проблема, как их содержать.

Я же немного видел: Каргополь – это районный город в отдаленном месте, и храм там еле-еле держится с финансовой стороны. Там небольшой приход. Если восстановить, это уже не церковный вопрос, а музейный вопрос. Но они стараются. 

– Часто говорят о развитии туризма внутри России. Он должен способствовать среди прочего и восстановлению родных памятников, церквей. 

– Это их «мантра», простите. Ну, построили новую гостиничку, они стараются, там агентство, которое этим занимается. Они стараются, я очень уважаю их труд. Экскурсии, путешествия, экотуризм немножко. Но это всё, так сказать, крупицы. А надо всё-таки стараться развивать инфраструктуру. По крайней мере, сделать Каргополь доступным для всех туристов. Они всегда мечтают о туристах. Но откуда эти туристы возьмутся, и что с ними делать? Интересуются ли они церквами и т.д.? Но всё-таки стараются. И я считаю тамошний музей, его самоотверженных работников просто героями. 

Сейчас там просто бюджетный кризис. Главное – лишь бы этот бюджетный кризис не превратился в духовный, сделав людей равнодушными к своему поистине бесценному наследию, которое может питать и дух народа, и его душу, и тело. Любой материальный кризис рано или поздно проходит. А вот духовный может повлечь за собой печальные последствия – русским это прекрасно известно, я уверен. 

Беседовал Петр Давыдов